Опа-на!
Пасмурный мир. Серый кристально чистый тротуар. По нему бесшумно ходят люди, обутые в мохнатые тапочки. Они настолько осторожно касаются асфальта ногами, словно боятся его поранить. Кожа у них неестественно бледная и будто светится в сумраке; видны только белки их глаз - зрачки обращены вовнутрь; одежда висит на них, как на вешалках: нет ни складок, ни помятостей, ни асимметрии... На этих людях даже нет пыли. Никакой информационной нагрузки. Они настолько далеко, что их не волнуют внешние атрибуты.
Мы сидим на углу улицы прямо на тротуаре. И мы самое грязное, что есть на этом проспекте. Наша белая одежда пестрит всеми оттенками серого. С этакой раскраской среди прохожих мы похожи на тропических бабочек. Чувствуем под ногами асфальт... где бы то ни было лучше ходить босиком.
Он положил голову мне на колени и внимательно смотрит на прохожих. Тяжело дышит и смотрит. С отстранённым видом наматываю на пальцы его волосы. Они у него прямые и светло-золотистые, только в этом монохромном мире они кажутся серыми. Я чувствую, с каким хрипом воздух проникает в его лёгкие, и мне тоже становится тяжело дышать. Мы с ним одно и то же. Но состоим из разных материй. Воплощение абстрактных сущностей, хаотичный набор качеств, продолжающих и дополняющих друг друга.
Он обнимает меня за ноги невероятно худыми руками и что-то бормочет себе под нос. А я всё так же отстранённо перебираю его волосы, слегка царапаю короткими ногтями шею, на которой висят всяческие этнические побрякушки. Индийские, китайские, мексиканские, индонезийские... Наклоняюсь и целую его в макушку. Какая-то холодная нежность. Если бы прохожие могли нас видеть, они бы точно насторожились, и мне бы пришлось говорить, что "Всё нормально, правда. Мой друг... слегка приболел. Да-да, ему надо просто немного отдохнуть. Нам не нужна помощь, спасибо. Всё хорошо... Мы скоро уйдём, не волнуйтесь. Нет, не надо никуда звонить... Да отвалите же вы, долбанные идиоты!". Но они не смотрят на нас. Движущиеся статуэтки, наполненные туманом и песком.
Один из прохожих останавливается и оборачивается в нашу сторону. Улыбается уголком рта. Он смотрит в нашу сторону белками своих закатившихся глаз. Слышит, как мы дышим в унисон, как додумываем мысли друг друга, слышит, что мы существуем. Но он нас не видит.
Тот, чьи волосы я до сих пор перебираю, поднимает голову и садится рядом со мной на тротуар. Смотрит на руки протянутые к нам прохожим. Смотрит. Смотрит... И начинает медленно подниматься навстречу. Хватаю его за запястья, за служащую одеждой бело-серую тряпку. Но он сильнее. Он встаёт в полный рост, и мне приходится на нём буквально повиснуть. И шипеть сквозь зубы, что он спятил и ему лучше поскорее остановиться. Приходится упираться ногами в асфальт и тащиться следом... Навстречу прохожему. На тротуар сыпятся бусины из порванных мной в попытке удержать человека амулетов. Индийских, китайских, мексиканских, индонезийских... К чёрту их. Всё тщетно, я всё равно не могу его остановить. Потому что он иррационален...
... а он слабеет на глазах. Становится ещё худее, слабее... Кучей тряпья оседает на асфальт. Протягивает дрожащую руку и хватает прохожего за край тёмно-серой одежды. Делает хриплый вдох... И перестаёт дышать.
Он начинает смеяться. Весьма иронично. Бодро вскакивает на асфальт и делает сальто в воздухе. Клоун. Отвешивает в мою сторону поклон, делая вид, что снимает передо мной шляпу. От его худобы не осталось и следа. Он всё ещё смеётся и постепенно начинает наполняться красками. Они как будто текут по его одежде, коже, волосам. Смотрит на меня своими наглыми голубыми глазами и улыбается. Пихаю его в бок рукой, и по ней тут же тоже начинает расползаться краска. Он наклоняется к моему уху и напоминает подзабытую истину... "Да-да, нам же на всех похрен, детка".